KalT

поправил) все равно строки куда зря, тупой перенос(

если еще плюсики будут выложу еще рассказы того же цикла. Просто я смотрю, литература на форуме не очень в чести, все увлеклись фармом аверов)

ы соврал, вот верная ссыль) tiho_padal_sneg.rar http://tempfile.ru/file/2835845 напиши плс все ли читается? пароль 123

http://tempfile.ru/file/2835845 пароль 123

Н хайрейтах, куда люди идут за фаном - да ради Бога, слова не скажу. А вот на лоулвле... - сюда идут не столько за фаном, сколько за отдыхом, за общением и прочими приятными вещами. ПК же - мешает. Перчик нужен? - на хайрейтах его даже избыток). А поведение людей в игре есть всего лишь отражение их в реале, и думаю Слиплесс, Вы согласитесь, что неадекват (имеется ввиду постоянный неадекват, срывы у всех бывают)в игре никак не может оказаться классным парнем в реале. Хотим мы этого или нет - игра есть отражение нас самих, посему и поведение здесь будет соответствующим реалу. Проверено неоднократно, и не только на себе)

честно -никогда ими не пользовался, и даже не представляю, как залить на хост ) просвети плс нуба)

djтак тут же вроде нет "Прикрепить?" файл то у меня на компе, это не копипаст с источника)

в ворде она в читаемом виде, я хз почему тут так тупо переносит

Однажды дочка попросила сочинить сказку. Сочинял-сочинял... и насочинял) Предупреждаю, объем довольно большой)) выкладываю по частям. Тихо падал снег ЭТО ПРИСКАЗКА, НЕ СКАЗКА СКАЗКА БУДЕТ ВПЕРЕДИ Тихо падал снег. Белые хлопья кружились, сверкали в свете фонарей, устилали все вокруг пушистым покрывалом. В этом году зима выдалась непривычно мягкой, безветренной и теплой: столбик термометра не опускался ниже десяти градусов. Был ранний вечер – время синих сумерек. Маленький городишка лежал почти весь занесенный снегом, и только на главных улицах были протоптаны узкие дорожки на тротуарах. Здесь, на центральной площади, и сосредоточилась вся жизнь: горели неоном витрины магазинов, играла музыка, и люди в предновогодней суете опустошали прилавки магазинов. Такого снега не помнили даже старожилы. Он преобразил город, набросив белое покрывало на убожество российской глубинки: пригасил ядовитые краски рекламы, скрыл под собой мусор на тротуарах и давно не ремонтированные дороги, придал домам лубочно-пасхальный вид. У подъездов громоздились сугробы, едва не доходящие до окон первого этажа, а на крыши намело столько, что они казались белыми куполами. Частая бахрома сосулек в сочетании с первозданной белизной придали домам вид сказочных дворцов в Ледяном Королевстве. Белая пелена была настолько густой, что уже в пяти шагах ничего нельзя было разглядеть. Витрины светились размытыми пятнами в снежной круговерти, звуки глохли, и люди, появляясь ниоткуда, исчезали в никуда. Их почти не трогало неожиданное великолепие белизны и мягких линий. Они не любовались сверканием снежинок, не восхищались игрой света на хрустальных друзах сосулек, не прислушивались к легкому поскрипыванию под ногами. Предновогодняя суета, как всегда, охватила жителей, заставила даже самых ленивых бегать по магазинам, торопливо наряжать елки и готовить угощение. К центральной площади городка сходились все дороги, числом пять. Но понятие «дорога» потеряло сейчас всякий смысл – снег настолько густо покрыл все вокруг, что редкая машина могла тронуться с места. Из-за этого, в последний вечер старого года, в Морозовске было непривычно тихо. Музыка и негромкие голоса людей растворялись в воздухе, и не тревожили внезапно-безмятежного покоя маленького городка. На одном из перекрестков стояла совсем молоденькая, лет пятнадцати, девушка в длинном, до пят, овчинном тулупе и цветастом ярком платке, повязанном сверх серого, пухового. Если бы кто-то заглянул ей в лицо, то увидел бы чуть вздернутый носик, алые, не испорченные помадой губы, и большие серые глаза. Но люди торопливо шли мимо. Ну, стоит девчонка, и стоит, мало ли молодежи выбралось погулять перед застольем. Девушка прижала к губам покрасневшие руки, и подышала в озябшие ладошки. Где заимка деда Федота, где лес? Где она? Перед глазами - обширная, как в стольном граде, площадь, со всех сторон окруженная огромными, высотой со старое дерево, домами. Какие в них большие окна, какие невиданные свечи стоят между ними! На людях странные яркие одежды, и говор какой-то чудной! Куда она забрела? Страха не было. Казалось, она попала в один из волшебных городов из сказов батюшки. Очень крупная пушистая снежинка медленно-медленно кружилась перед глазами. Девушка протянула раскрытую руку и поймала ее. Рядом скрипнул снег, и в подставленную ладошку легло украшенное чернью серебряное колечко. Девушка изумленно вскинула глаза. Рядом стоял мужчина средних лет в короткой меховой шубе, теплых штанах и высокой шапке коричневого меха. Его одежда, когда-то красивая и дорогая, была сильно потрепана, блестящая шерсть на шапке слиплась в неопрятные сосульки. Это он положил колечко в ее ладонь. Мужчина был пьян. Девушка почувствовала запах хмельного, и едва не отшатнулась. Ее отец не пил. Он мог на большие праздники пригубить ковшик, но не более. «Пьянство, Настя, людей губит» - часто говаривал он. Настя нахмурила бровки. Но незнакомец, несмотря на ободранный вид, вовсе не казался татем или пьянчужкой. Он посмотрел ей в глаза, чуть улыбнулся, встретив удивленный взгляд, но сказал подчеркнуто строго: «Не стоит сейчас милостыню просить, девочка. Не то место, и не то время. Молодежь пьяная, а ты вон какая, красивая. Смотри, не вляпайся. Иди лучше домой» От неожиданности девушка растеряла все слова. Он что, принял ее за нищенку? И что такое «вляпайся»? Мужчина повернулся, и, сделав несколько шагов, исчез в белом мареве. С криком «Боярин, постойте!», Настя бросилась ему вслед, но через минуту растерянно остановилась: не видно ни зги. Незнакомец как в воду канул. А вот сзади послышался глухой ровный шум. Девушка обернулась и зажмурилась, ослепленная двумя яркими пучками света. Рокот смолк, послышался негромкий щелчок, и в тишину ворвалась пьяная разноголосица и обрывки музыки. Хотя, назвать музыкой глухие ритмичные удары на фоне пронзительного завывания на незнакомом языке, было трудно. Чья-то сильная рука обхватила ее за талию. - Подруга, поехали кататься! Шампусик, порошок, музон – все дела. Да не кочевряжься, заплачу зеленью». Слова большей частью были незнакомыми, но сам тон, каким они были произнесены, настораживал. Глумливый, самоуверенный, наглый. Настя вывернулась из нескромных объятий и возмущенно посмотрела на того, кто с ней заговорил. Около нее на фоне большой крытой телеги, как назвала для себя это сооружение Настя, стояли трое. Как она ездит без лошадей? Вся черная, блестящие колеса непривычного вида, и два ярких снопа света освещают пространство перед ней. Девушка перевела взгляд на седоков. Молодые, лет по двадцать, с непокрытыми головами, одетые слишком легко для зимы. Один, чуть впереди – смуглый, как татарин, тощий и прыщавый, двое сзади – крепкие на вид, с головами, обритыми наголо и сальными ухмылками на откормленных физиономиях. Прыщавый дохнул в лицо Насте перегаром, и присвистнул, когда разглядел ее лицо. - Класс телка! Плачу пятьсот! Поехали. Настя отступила на шаг. Чего они хотят от нее? Чувство неизвестной опасности заставило сердце тревожно забиться в груди. «Татарин» истолковал ее колебания по-своему. - Что, мало??? Хрен с тобой, семьсот. Прыгай. Он распахнул дверцу в боку телеги, и отступил, давая Насте проход. Она попятилась еще больше, но один из крепышей схватил ее рукав: « Додик, она, кажется, не хочет». «Додик» гадко ухмыльнулся, и Настя запоздало поняла смысл слова «не вляпайся». Сильные руки легко, словно куклу подняли ее, и понесли к телеге. Настя закричала. Она не понимала, что происходит, но сердце чуяло: что-то гадкое. Девушка встретилась глазами с тем, кто ее держал, и ужаснулась – его зрачки были неестественно большими, занимая собой почти всю радужку. - Захочет, – одними губами ухмыльнулся третий. – За семьсот, и не такая захочет. Да угомони ты сучку! Сильный удар по голове прервал отчаянный девичий крик. У Насти зашумело в ушах, предметы потеряли четкие очертания. Ее бросили на узкий мягкий топчан, обтянутый чем-то скользким. Девушка отчаянно отбивалась ногами, чувствуя, как сползает в беспамятство, и вдруг поняла, что ее никто не держит. Снаружи послышалась возня, звуки ударов. Слава и сам не понял, зачем отдал побирушке дочерино колечко. Может, он просто сдался, и перестал ждать? Или девичья фигурка напомнила ему Майю? Глупо, конечно – нализаться, и выйдя проветриться, отдать дорогое, кстати, кольцо первой встречной девчонке. Он мысленно обругал самого себя. Мелькнула даже гаденькая мыслишка вернуться, объяснить девчонке ситуацию, и забрать подарок. Но, черт побери, так хочется побыть иногда безрассудным, сделать, как в том фильме, «большую хорошую глупость!» Девочка совсем онемела от неожиданного подарка, даже слова не успела сказать. Эта мысль согрела Славу, и он улыбнулся. Пусть похвалится дома, если есть, кому. Думать о том, что незнакомка может быть профессиональной побирушкой, ему не хотелось – не такие у них глаза. Поэтому мужчина отступил с дороги, когда она, крича что-то вроде «Постой!» бросилась за ним. Он смутно видел очертания девушки, а она его – нет. Слава уже повернулся, чтобы уйти и унести с собой маленькую радость человека, который сделал удачный сюрприз другому, но из переулка вылетел черный джип и пронесся мимо, осыпав его ледяной крошкой. Внезапно мотор американского монстра сбросил обороты, и в свете фар Слава увидел тоненький силуэт. Девчонка прижала к груди руки, и застыла, как вкопанная. «Все-таки влипла, дуреха!» Слава знал и машину, и хозяина. Недостатки захолустья, что поделаешь – все на виду у всех. «Новый», новее уж некуда, русский, сынуля одного из замов мэра. Хотя, и слово «русский» тоже следовало бы взять в кавычки. Додик – как его все звали, имел скверную привычку кататься вместе с приятелями «под кайфом», и тащить в постель всех встреченных на пути девчонок, невзирая на сопротивление. Правда, говорят, он им платил. А если что – папа откупит, благо пролезший во власть бандит имел достаточно связей по обе стороны закона. Слава, было, замер в нерешительности – кто ему эта девчонка? кто он ей?, но испуганный вскрик и звуки возни стегнули, словно плетью. Больше он не раздумывал. Внутри телеги было тесно – в теплой одежде повернуться неловко, и она выскочила наружу через тот же проем, в который ее запихивали, ногами вперед. Неловко оступилась, упала на снег. Рядом, лицом вниз, упал тот самый крепыш, что заталкивал ее внутрь. Второй дрался с тем самым мужчиной, что подарил ей кольцо, а прыщавый убегал, сломя голову. До Насти донесся его крик: «Я тебя знаю, сука, алкаш …!» Последнее слово, судя по интонации, было бранным. Верх взял «ее» незнакомец. Он ловким ударом опрокинул соперника на выступающий передок, и напоследок сильно ударил его кулаком в грудь, в подвздошье. Бритоголовый захрипел, скрючился на гладкой блестящей поверхности. Мужчина подхватил Настю со снега: «Оклемалась? Уходим». Бежать она не могла – от удара по голове до сих пор шумело в ушах, и ноги были ватными. Слава схватил девушку на руки, как мешок забросил на плечо, и неуклюже потрусил прочь. Несмотря на абсурдность ситуации, Настю разобрал смех. Ее все же похитили, как Иван-царевич похитил свою Василису. Но в отличие от тех, на телеге, от замызганного мужчины не исходило никакой враждебности – он хотел помочь, и Настя очень хорошо это почувствовала. «Заступник», - благодарно подумала она. Спустя некоторое время мужчина побежал еще медленнее, затем и вовсе остановился. Он тяжело бухнулся на колени, и осторожно поставил девушку на ноги, придержав, чтобы не упала. Шапку он потерял, на разбитых губах запеклась кровь. - Все, больше не могу. Устал, ноги не держат. – «Заступник» дышал тяжело и часто. Попробуй-ка, побегай по рыхлому снегу с ношей на плече, пусть даже и легкой. Настя коснулась разбитых губ, провела ладошкой по небритой щеке и увидела, что на скуле наливается здоровый синец. Папка учил ее заговорам, но дальше игр дело никогда не заходило. Жизнь – не сказы кощунников, в ней легко и просто все не выходит. В сказах Василиса чего только не могла сделать ворожбой, а тут пойди, попробуй! Настя обхватила голову мужчины обеими руками, и почти прильнув губами к щеке своего спасителя, скороговоркой прошептала слова заговора. Получилось или нет – скоро станет ясно. - Ты чего бормочешь? – тяжело дыша, спросил мужчина. Настя отстранилась от него, отошла на шаг, и поклонилась, коснувшись снега рукой. - Спасибо, боярин, за спасение. А шептала я – синец вам заговаривала. Только не знаю, получилось ли…». Брови мужчины поползли вверх: «Боярин? Не боярин я, девочка, так, прохожий». Его лицо озарила внезапная улыбка, до того сердечная и добрая, что девушка почувствовала, как разом исчезли остатки неловкости. Она пояснила: «Я подумала - боярин. Шапка у вас горлатная, ценного меха…была. У нас такие только бояре носят». Мужчина поднялся с колен, отряхнул запорошенные штаны и спросил: «Что, ролевки любишь? А ничего, образ как раз по тебе. Тебя как звать? Я Станислав Геор… Слава, в общем. Где живешь-то? Пойдем, доведу до дома». На лице девушки отразилось смущение. - Спасибо, добрый человек. Меня Настасьей зовут. Только мне не домой, мне к Марфушиной балке надо, к деду Федоту. Батюшка послал помочь ему… он старенький, болеет, по хозяйству тяжело управляться. Я, видно, заблудилась. Что это за место?» Мужчина нахмурился. Он пристально взглянул Насте в глаза, озадаченно потер лоб: «Нет такой улицы – Марфушина балка. Ты толком адрес говори, не играй. Уже поиграла раз, хватит». Девушка всплеснула руками. Как так - не знать Марфушиной балки? Она же совсем недалеко ушла от дома, а местность знает как свою ладонь. Может, боярин сам не местный? Или шутит? Станислав наблюдал, как на лице девушки проступает замешательство. Она застенчиво потупилась, взглянула исподлобья, и призналась: « Мстится, что я в сказочную страну попала. Дома огромные, свечи высоченные, огни повсюду… Я к дедушке шла…была пурга, и вот… пришла. Где я?» Мужчина вздохнул и подумал, что девочку слишком крепко стукнули по голове. Смотрит на него доверчиво своими невозможными глазищами, и несет чушь. Паспорт есть? На этот вопрос Настя пожала плечами и спросила: «А что это такое?» Мало ему своих проблем, а тут еще эта пигалица с взглядом ангела. Ну, назвался груздем… - Ладно, разберемся. Мстится мне, - передразнил он Настю, - что пришла ты, девица красная, далеко не в сказочную страну. Опасно тут тебе одной, ролевичка. Пошли уж ко мне, на месте разберемся, откуда ты, и как родным дозвониться». Снова непонятные слова. До чего же чудной у него говор! «Он что, собирается бить в набат? Зачем?» Мужчина властным жестом протянул ей руку: «Пойдем. Не бойся, не обижу. Правда, хоромы у меня не ахти…» «Так все- таки, значит, он знатного рода! Хоромы! Так не назовут хату или простой бревенчатый дом!» Сердечко у Насти застучало чаще. Все, как в сказах! Молодой… ну, нестарый боярин спасает дочь печника от напасти, бьется за нее, и… А может у него сын молодой, такой же благородный и храбрый, как отец? Фантазия у Насти была богатая. Несмотря на случившееся, она верила – ничего плохого Станислав Свет…как он по батюшке? не сотворит. Девушка безбоязненно вверила свою озябшую руку широкой ладони мужчины, и шмыгнула носом: «Веди, боярин. А бояться – я не боюсь, батюшка меня научил людей чуять». И, хотя множество вопросов роились у нее в голове, Настя прикусила язык, понимая – не время. Она подстроилась под широкие шаги мужчины, и пошла рядом, изредка срываясь на мелкие перебежки. «Ну, вот и пришли». Слава остановился перед длиннющим каменным домом, и приложил к входной двери маленькую черную загогулину. Дверь издала короткий писк, затем басовитое гудение. «Вот это хоромы!» - Насте на миг показалось, что она спит, и видит увлекательный сон. Ее спутник отворил железную – «Наверное, и тут неспокойно», - подумала Настя, дверь, и вошел в узкие сени. Вторая дверь, деревянная, затем каменный всход, и снова железная дверь, одна из трех на маленькой площадке. Перед тем, как войти, Настя зажмурилась. Воображение рисовало ей неслыханную роскошь: драгоценное оружие на стенах, иконостас, весь в каменьях и золоте, толстые свечи в изукрашенных резьбой подсвечниках, может, даже заморские ковры на полу. Пахнуть тут, конечно, будет привозными благовониями и книгами. Почему книгами – Настя и сама и сама не знала, но была в оном уверена твердо. Она несмело переступила через порог. Комната с высоким потолком, где горит волшебная черная свеча. Она такая яркая! Стены разноцветные, все изукрашены невиданными рисунками! Пол тоже узорчатый, желто-коричневый, теплый, даже на взгляд. Вот только не видно печи, и нет икон в красном углу. Может, он иноверец? Девушка присмотрелась внимательнее, и улыбка предвкушения медленно увяла на ее губах. Кое-что из того, что она нафантазировала себе, было. Ковер и книги. Вот только хоромами назвать это жилище язык не поворачивался. Единственная маленькая комнатка начиналась прямо от входной двери. На ней, как и на хозяине, лежали отблески былого достатка, но даже неизбалованная Настя вмиг поняла – жилище знало и лучшие времена. Одна стену занимал открытый шкаф – от пола и до потолка в нем стояли книги. Много книг. Не в кожаных дорогих переплетах, не изукрашенные узорочьем, но, несомненно – книги. Присутствовал и ковер – пыльный, потускневший, с полуоборванной бахромой. Настя опустила глаза и заметила, что во многих местах он еще и прожжен. Стены жилища были все в крупных повторяющихся узорах, но сверху полоски отошли от стены, закрутились в неопрятные лохмотья. Кроме этого присутствовал облупленный деревянный стол, рассохшееся кресло с высокой спинкой, и ложе, обтянутое синевато-зеленой тканью, по углам вытершейся почти до белизны. Слева от нее узенький проход вел куда-то еще, но разочарованная девушка уже не приглядывалась. - Я предупреждал, - в голосе Станислава она ясно услышала неловкость и стыд. – Хоромы тесные. Пахло здесь унынием, пылью и затхлостью. Казалось, здесь давно и надолго поселилась печаль. Не было даже следа присутствия женской руки, и очень сиротливым казался на ложе большой игрушечный медведь с одним глазом. Там, где полагалось быть второму, на коричневой шерсти белело неопрятное пятно. Хозяин разделся, и тронул девушку за плечо: «Проходи. Я сейчас чего-нибудь соображу поесть. Ты голодна? » Настя несмело сняла с себя тулуп и развязала платок. Ничем более не сдерживаемая, темно-русая коса размоталась до пояса. Девушка перекинула ее на грудь и смущенно затеребила, не решаясь пройти. Спохватилась, торопливо повязала голову – срам с непокрытыми волосами ходить! Мужчина сделал вид, что ничего не случилось: он ласково подтолкнул ее вперед, а сам ушел в боковой коридорчик. Вскоре оттуда послышалось звяканье, и донесся запах еды. Настя осторожно присела на краешек кресла, взглянула на стол. На нем были раскиданы тонкие белые прямоугольники, густо исписанные неразборчивым почерком. Записи громоздились одна на одну – неровные, мятущиеся, многие фрагменты безжалостно перечеркнуты накрест. Девушка пригляделась – некоторые буквы она узнала. С трудом, запинаясь, больше угадывая, чем читая, она прочла по слогам: ….маленькая группа людей уходила искать свой путь… Когда батюшка учил ее грамоте, смеялись все соседи. Видано ли - крестьянскую девку учить? Но родитель был упрям, и где добром, где силком, научил дочку читать. Как же она благодарна ему сейчас! Книг у них, конечно, не было, но на ярмарках Настя нет—нет, да и вычитывала новые для себя истории у продавцов редкого товара: на девчонку смотрели снисходительно, и не гнали, когда она, чуть дыша, переворачивала страницы приглянувшейся книжки. …Будущее темно. Никто не знает, что ждет тебя за поворотом, никто не скажет, кого ты встретишь на пути. Но, если за спиной слышно дыхание поверивших в тебя – научись упорству и терпению. Научись падать и вставать, снова падать, и снова вставать, и снова идти вперед… Фрагмент дальше был перечеркнут. Так вот он кто! Кощунник или ученый книжник! Настроение у Насти стремительно поднялось. Сказы она просто обожала. И батюшка, и дед давно исчерпали запас историй, и теперь из кожи вон лезли, чтобы рассказать что-то новое. А тут наверняка она услышит новые истории! В том, что Слава не откажет, девушка не сомневалась – какой же сказитель упустит благодарного слушателя? Мужчина, с тарелками в руках, остановился в дверном проеме. Девчонка читала черновик «Легенды о смелых». Она водила пальцем по строкам, шевелила губами, часто запиналась и хмурилась – чтение давалось ей с явным трудом. Да кто она такая? Читает по слогам, эти ее «боярин», «синец», эта наивность – так и хочется сказать: невинность. Девочка очень красива, и очень чиста, как будто не от мира сего. Уж что-что, а в этом Слава не сомневался. Писатель должен разбираться в людях, а он никак не последний среди пишущей братии. Был.

хм, адреналин? выйди на улицу и "флагнись" об мужичка с плечами под 2 метра - будет тебе адреналин. Причем, настоящий. Или подпиши контракт в Чечню. Но нет, это же опасно, так нельзя! Авдруг голову отобьет? А пкшить можно безнаказанно. Вот вам и вся мотивация, и не надо рассказывать о том, что вы адекваты, господа ПКшники, А пкшить без разбору - по моему, просто детство и дурость.. Тем более лоулвлов. Никогда не понимал и не уважал пк. Тем более в фри пвп их не увидишь, предпочитают валить слабых, что-бы не писали. И не надо ляля про то, что пофиг, кого лить. Льете слабых, ибо с равными это уже не пк, а в пвп можно и огрести - не в кайф. Лично мое скромное мнение - Пк - моральные уроды, (кроме случаев слива на эпик и т. п.), предпочитающие "безопасный секс" на тех, кто не может ответить адекватно.

буду польщен) спасибо)

на самом деле красиво, я подумал было даже, что это в редакторе сделано, потом присмотрелся) Вот только поганим эту красоту, поганим...

Один из рассказов цикла "Камни". Я начинал его писать как миниатюру на конкурс, но потом увлекся, и получился рассказ. Романтическая история с легким налетом фантастики и счастливым концом. Говорят, все собаки попадают в рай. Я не знаю, так ли это, но очень хочется верить. Эта история настолько необычна, что я до сих пор и сам не могу сказать точно, было ли все случившееся цепью невероятных совпадений, или в кои-то веки мне довелось соприкоснуться с чудом. А началось все довольно прозаично – я возвращался с работы. Из салона «Логана» еще не выветрился тот особый запах, что присущ всем новым автомобилям, и пришлось чуть-чуть опустить передние стекла. Снаружи шел дождь. Вообще-то, дождь я люблю, но этот попадал под категорию «нудный» - частый, мелкий и холодный. Темно-серое небо низко нависло над такой же невыразительной полосой скоростного шоссе, и только отражения стоп-сигналов машин впереди придавали унылой картине некоторое разнообразие. Тревожные красные пятна на мокром асфальте не оживляли обстановки, а только дополняли впечатление застарелого уныния. Шедший впереди древний жигуленок завизжал тормозами и резко вильнул в сторону. Лохматый комок вынырнул из под его днища прямо под колеса моего авто. Сработай тормоза «Логана» мгновением позже – и машина раскатала бы его в блин. На этой трассе часто сбивают собак. Всегда грустно и больно видеть несчастных дворняг, попавших под колеса. Сзади нетерпеливо засигналили. Я хлопнул по кнопке «аварийки», и вылез в промозглую сырость. Щенок умирал. Ударом ему оторвало заднюю лапу, и сейчас обломок кости и лохмы сухожилий торчали из грязной шерсти. Кровь толчками выплескивалась на асфальт и тут же смешивалась с водой и бензиновой радужной пленкой. Лучше бы сразу насмерть, подумал я. Совсем маленький щенок, месяца, может, два. Несуразно большая голова откинулась назад, так, что между зубов виден розовый лоскутик языка. Если б не мелкие судороги потерявшей сознание собаки, и не красная лужа вокруг, можно было бы подумать, что щенок «дразнится», показывая язык. Господи, я ж его просто не довезу! По объездной еще километров десять черепашьим темпом – час пик, а потом еще минут пять до ветклиники, что на первом этаже нашей многоэтажки. Черт, и жгут то некуда наложить! Я просто замотал рану тряпкой, отыскавшейся в кармашке дверцы, и газанул с места так, что колеса, провернувшись на месте, издали пронзительный визг. Глупо? Вот и я так думаю. Но, как бы ни было, в клинику щенок попал еще живым. Ветеринар пожал плечами. - Ничего не гарантирую. – Сказал он. – Собака обескровлена. Как удачно, что сегодня последний день месяца. Я кинул на стол тонкую пачку купюр, и тоном мафиози, привезшего к врачу умирающего сына, попросил. - Доктор, спасите его. Врач с усмешкой взглянул на деньги, потом на меня. На его лице появилось профессиональное выражение сочувствия, и ветеринар покачал головой. - Деньги его не спасут. – Немного мягче сказал он. – Но я постараюсь. Ночь я провел в приемной. Вы спросите – зачем? Не знаю. Щенок выжил, и врач, добрая душа, взял за лечение смехотворно мало. На мой вопросительный взгляд он ответил непонятно – «Плавали, знаем», и вручил взъерошенный комок. За неделю в клинике щенок, казалось, стал еще меньше – он легко уместился на сложенных вместе ладонях. Дома, наконец, я разглядел нового «пета». Это наш, геймерский жаргон. Пет – питомец, животное. Ну, люблю я погонять в «Lineage», не смотрите на меня так. Ну и что, что четвертый десяток? Сами вы такие! Так вот, щенок был некрасив. И с четырьмя то лапами его нельзя было назвать красавцем, а уж сейчас… Начнем, как говорится, с головы. Несуразно большая, лобастая, она вполне могла бы принадлежать собаке вдвое больших размеров. Почти квадратное тело, с неожиданно сильными короткими лапами. Шерстка непонятного, рыже-бело-коричневого цвета, на взгляд жесткая, как у эрделя, но удивительно мягкая на ощупь. Куцый хвостик задорно вздернут верх эдакой сарделькой – недоростком. Очертаниями больше всего щенок напоминал своего мультяшного тезку из «Котенок по имени Гав». Первым делом я его хорошенько вымыл. Белка крутилась вокруг, и всем видом выражала недовольство. «Вискаса» в ее миске не наблюдается, а хозяин возится в ванной неизвестно с кем, да еще моет пришельца ее шампунем! Марта, как обычно, отсыпалась в бельевом ящике дивана. Хори, они такие – днем обычно спят, а уж ночью наверстывают все, что упущено в светлые часы. Белка еще раз недовольно мяукнула, и удалилась, гордо распушив хвост. Я завернул найденыша в старое полотенце, и впервые увидел его глаза. Знаете, а кое в чем мультики не врут – глаза у собакевича были такие же круглые, темно-карие. Но не это главное. Главным было то, что они умели говорить. Спасибо тебе, сказал глазами щенок, и облизнул мордочку. Да ладно, ответил я, доктору спасибо. -Ты не бросишь меня? Я маленький и неуклюжий, и совсем не похож на других собак. Я не умею кусаться и громко гавкать. Я не смогу защитить тебя. Ничего, отвечал я безмолвно. Ничего, малыш. Я не люблю, когда собаки гавкают без дела, а защищать буду я тебя. Ты ведь маленький, а я большой и сильный… Полотенце заходило ходуном – это щенок завилял хвостом. Я тебя люблю, сообщил он, пытаясь лизнуть в нос. Я тоже, отвечал кто-то внутри меня. Не думайте, что я с прибабахом. Просто так уж вышло. Уже в комнате я развернул пакет, врученный ветеринаром – пичкать собаку таблетками нужно было еще две недели. Кроме блистера с капсулами лекарства, внутри обнаружилась короткая серебряная цепочка с маленькой подвеской – четыре тонкие лапки плотно охватывали белый кристалл, похожий на граненное стекло «а-ля Сваровски». Я прикинул длину цепочки. А, вот оно что… ошейник. Какая-то девочка очень любила тебя, малыш, если отдала свой браслетик. Тут я заметил, что кристалл не плоский, как показалось вначале, и поднял украшение повыше. Солнечный свет раздробился в нем на сотню цветных лучей. Казалось, внутри заиграла радуга. Черт меня возьми, да это же алмаз! Телефон ветеринара был указан на визитке, которую он дал мне на прощание. - Слушаю? – раздался в трубке ровный голос. -Э… - я с запозданием прочел И.О. на картонном прямоугольнике, - Сергей Владимирович? Это Вадим, вы моего щенка вылечили… - Да, я узнал по голосу, - мой собеседник насторожился. – Что-нибудь случилось с собакой? - Нет, с собакой порядок, - я улыбнулся. – В пакете с лекарствами я нашел эээ… цепочку. Голос в трубке исполнился недоумения. - Ну да, я снял ошейник, когда оперировал. Кстати, хоть и оригинально, но лучше купите ему простой кожаный, такую цепочку собака легко порвет, когда выздоровеет. Начнет чесаться, и порвет, жалко будет. Серебро-то хорошее, как я успел заметить, да и фианит крупный. Значит, это было на тебе с самого начала, малыш? Розыгрыш исключен? Что ж ты за собака такая, если таскаешь на себе бриллиант, с ноготь размером? Или все-таки фианит? Следующий час я провел в сети. Проверил местные сайты на наличие «пропала собака», связался с приятелем из угро, пересмотрел новости за неделю. Ничего. Никто не искал пропавшего питомца, и в компетентные органы не обращался обездоленный хозяин драгоценности. Щенок с камнем как с неба упал. Шея затекла, и, выключив комп, я с наслаждением повертел головой. - Зато теперь не надо ломать голову насчет имени, - сказал я найденышу. – Скорее всего, это действительно фианит, но тебя я назову Алмаз. Верите, нет, но при этих словах щенок сел на подстилке, четко припечатав к полу передние лапы, и гордо задрал голову кверху. Ну, орел, вылитый орел! С этого все и началось. Едва Алмаз был причислен к списку полноправных жильцов, наряду со мной, кошкой и хорчихой, как начали твориться чудеса. Интернет не обрубался больше с завидным постоянством, на работе мне совершенно неожиданно прибавили оклад, а потом мы выиграли в лотерею полмиллиона. Случилось это так. В день зарплаты банкомат заглючил, и за деньгами пришлось идти в банк. Девушка – кассир была такой симпатичной, и улыбалась так мило, что я дал уговорить себя на покупку двух билетов моментальной лотереи. Комиссионные им за это платят, что ли? С гордым видом я кивнул головой, и недрогнувшей рукой отсчитал четыре полтинника. Кассир разложила передо мной веер пестро раскрашенных бумажек, выбирай, мол. - Не те, - с сокрушенным видом я покачал головой, - тут не хватает одной вещи. Девушка вопросительно округлила глаза. - Здесь нет счастливого билетика с вашим номером телефона. – Пояснил я. И где их натаскивают так улыбаться? Вроде и губы растягивает, и глаза щурит, а ведь понятно, что улыбочка эта означает. Не разевай рот, парниша, найди себе девочку попроще. Бери билетик и выметайся, видишь, очередь ждет. Что я и сделал бы, если б не Алмаз. А, забыл сказать – он теперь повсюду со мной. Путешествует в специально для него сшитой сумке. За полгода Алмаз совсем не вырос. Так и остался микровариантом помеси двортерьера и кабысдоха. Вначале я боялся оставлять слабого еще щенка на растерзание старожилам – Белке и Марте, затем, когда они подружились, уже привык к тому, что в сумку сигареты класть не стоит – Алмаз ненавидел их смертельно. Впервые, по рассеянности определив ему в соседи пачку ЛД, я достал нечто, отдаленно напоминающее салфетку. Пачка превратилась в распластанный картонный лист, по которому шли изящные бахромчатые разводы. Но, я говорил о лотерее. Алмаз негромко тявкнул, явно возмущенный тем, что я не пригласил его поучаствовать в выборе красивой бумажки, обреченной окончить свое существование в ближайшей мусорной корзине. Я улыбнулся, вытащил его, и поставил на стойку. Скажите, кого может напугать крохотная собака, размером с детскую игрушку? А вот же, нашлась такая. Кассир отпрянула от стойки с видом монашки, перед которой я выложил на прилавок не лохматую собачонку, а… гм, не стану уточнять, и завизжала. О, так визжать нужно уметь! Странно, что стекла остались целы. Перепуганный насмерть Алмаз цапнул первый попавшийся билет в зубы, и, пулей соскочив со стойки, вылетел в раскрытую дверь. Наверное, были б у него целы все четыре ноги, мой пес не смог бы сделать это быстрее. Поспешно схватив ближний билет, (уплочено!) вслед ему ретировался и я. Вообще-то, конечно, я рассчитывал на другую реакцию. Ну, типа «муси-пуси, миленький мой», а какой он породы, ой какой милый, ну ладно, встретимся вечером… и т. п. Ну нет, и не надо, лахудра крашеная! Дура! Правда, Алмаз? Алмаз, перестал дрожать, и степенным «гррр-рр» подтвердил. Вот и ладушки, залезай в сумку. Что? Билет? Давай сюда, я деньги от души, можно сказать, отрывал. В трех расчищенных окошках первого билета значились тысяча, сто и пятьсот рублей. Ну, я и не надеялся на выигрыш. Но оставался еще второй, слегка пожеванный Алмазом. Когда из-под монетки появились цифирки, означающие полмиллиона, я хмыкнул. Ню-ню, ловись дурак большой и маленький. Гордые «пятьсот тысяч» отыскались и во второй раз. Давай-давай, босс любит идиотов! Но вот когда последняя цифра началась на пятерку, рука, признаюсь честно, слегка вздрогнула, а сердце на секунду замерло, а потом зачастило в удвоенном темпе. Один, два, три, четыре, пять. Пять нулей и пятерка впереди. Смотрим еще раз – три раза по пятьсот тысяч. Прячем идиотскую ухмылку, душим в зародыше торжествующий рев, и быстро оглядываемся вокруг. Люди идут мимо? Вот и прекрасно. Пойдем и мы. В банк, получать выигрыш. Нет, спасибо, мы в другое отделение. Я не рассказывал бы столь подробно, но именно этот случай свел меня с Ней. Стоп, о чем я пишу? Я ж рассказываю о собаке. Когда на второй день мы получили эти полмиллиона, то решили устроить пир. Мы? Алмаз и я, конечно. Он настаивал на индейке, а по мне, так копченые колбаски с живым пивом – самое оно. Спорить не стали, накупили того и другого. И еще немного креветок, грудинки, гигантских черных маслин, «Вискаса» (для Белки), и куриных сердец (для Марты). Поймите правильно – говоря: «мы решили», «мы накупили», я далек от образности. В этом и заключается необычность Алмаза. Все, чтобы он ни делал, воспринимается естественно, как должное. Никто не учил его приносить пиво, открывать кран и включать телевизор (его он, правда, не очень любит). Считает пес плохо, но зато теперь в магазине ни один ушлый продавец не подсунет нам залежалый товар – нюх у Алмаза…хм… собачий. Готовить не умеет, и учиться не хочет. Может, и к лучшему? Жарящий на кухне яичницу пес, пока хозяин крошит в Lineage бесчисленных мобов – это, знаете ли, уже диагноз. А так – просто легкая шиза, незаметная и неопасная для соседей. Это сон, от которого не хочется просыпаться. Алмаз деликатен, умен, но старается выглядеть обычной собакой. Наверное, чтобы не слишком меня смущать. Мы часто разговариваем вечерами. Иногда серьезно, иногда – ни о чем. Единственный вопрос, который я не могу ему задать – «Кто ты?». Я очень боюсь спугнуть свой сладкий сон, а собака на эту тему тоже не распространяется. Общество Алмаза почти примиряет меня с временным отсутствием в жизни слабого пола. Ну воо-от. Когда выпито достаточно пива, слово «женщина» в мужской компании появляется так же естественно, как и вторая бутылка водки на рыбалке. Итак, впереди недельный отгул, море пива, куча вкусностей, умная собака рядом, и быстрый интернет. Полторашки пива хватает на вечер и часть ночи, проверено многократно. Алмаз лежит на своем привычном месте – слева от меня, на широченной столешнице самодельного компьютерного стола. Так ему удобно наблюдать и за мной, и за картинкой на мониторе. Часов в семь вечера я оторвался от «чертового ящика» - проветрить мозги, и Алмаз обрадовано вскочил следом – его мясом не корми, дай погулять. Даром, что большую часть прогулки пес бессовестно ездит на мне. Только дошли до парка, как хлынул дождь. Укрывшись под детским грибком, я уже просчитывал кратчайший путь через лужи к дому, когда Алмаз легонько цапнул меня за штанину. - Что? Ууу, нет, Алмаз. Нас вдвоем туда не пустят. Да и не по карману. Жлоб ты, ответил Алмаз, бросив полный укоризны взгляд. Пол-ляма огреб, а копейки считаешь. Да брось, Вадька, я ж в сумке спрячусь, и буду как мышка сидеть. Впервой, что ли? Речь шла о харчевне «Огонь и лед». По крайней мере, так значилось на светящейся вывеске. На самом деле, от харчевни там была, пожалуй, одна вывеска. Вполне солидный ресторанчик, отделанный под «кантри» - через широкие окна видны массивные столы полированного дуба, скамьи вместо стульев, нарочито грубые каменные плиты на полу, и по цоколю снаружи. Просторная стоянка с дорогими авто, дорожки, выметенные начисто, и никогда не слышно разудалого буханья, которое нынче часто путают с современной клубной музыкой. Все строго и благородно, для состоятельных господ и их дам. - Ты ж одет прилично, - не отставал Алмаз, - и морда у тебя соответствующая, до сих пор от гордости надутая. Небритая, правда, но сейчас это даже модно. Пойдем, а? - Мне же кредит выплачивать… - вздохнул я, сдаваясь. Нас проводили до столика, вручили меню, толщиной более похожее на первый том «Война и мир», и оставили на время в покое. «Сходу» я рискнул заказать только пиво. Зал был пуст, и только через два столика, спиной к нам, сидела в одиночестве девушка. Компанию ей составлял лишь бокал с соком, а может с коктейлем – не разглядел. Меню раскрылось чуть туговато – сразу видно вещь «с иголочки». Ну да, при таких ценах… напротив почти всех позиций стояли суммы с тремя нолями. Во, встряли… Не успел я вспомнить, что значит «бричолла», как Алмаз, наплевав на уговор, выскочил из своего убежища, и метнулся к девушке. Этот предатель очень похоже изобразил дурашливого щенка, увидевшего любимую игрушку. В общем, злыдень повизгивал, молотил хвостом–сарделькой по полу, вилял задом – делал все, чтобы его заметили. Нас и заметили. Блин… уважаю профессионалов! Не более девяноста секунд у них ушло на то, чтобы отловить Алмаза, содрать с меня две сотни за бокал пива, который и я наполовину не успел выпить, очень вежливо объяснить, что у них «не рекомендуется» приводить с собой животных, и выставить за дверь. Причем, все очень, очень вежливо – настолько, что настроение упало ниже плинтуса. Большой Босс ведь не станет орать на мелкого служащего – он приветливо улыбнется, и скажет «До свидания». Орать и без него есть кому. А на меня даже не орали – просто выгнали. Стою под козырьком, курю, с тоской гляжу на плотную стену дождя. Зябко, однако. Алмаз притих, знает, что дома будут с ним разборки. Ну, стой, не стой, а идти придется. Дождь надолго, вон, все небо обложило. Сзади открылась дверь, и я сделал шаг в сторону, чтобы пропустить выходящего. Хлопнул открытый зонтик, и девушка за моей спиной глубоким контральто произнесла: - Ну и льет. Пока до стоянки добежишь, и с зонтом вымокнешь. И, правда – порывистый ветер то и дело зашвыривал пригоршни воды под козырек. Я кисло пошутил. - А моему транспорту стоянка не нужна, он у меня эксклюзивный. «Пешкарус» называется. Девушка стояла за спиной так близко, что на шее чувствовалось ее дыхание, и еще слабый аромат духов, нежный, горьковато – терпкий. Хорошие духи. Она негромко засмеялась « А тебе далеко?» Через парк, ответил я. Она помедлила, а затем предложила: «Становись под зонтик, провожу». Я упрямо дернул плечом: «Перебьюсь». Злость еще не перегорела, и присутствие доброхотки раздражало. Видела ж, как меня попросили, пожалела. Терпеть не могу быть слабым. - Эй, ты чего? Я не кусаюсь. – В ее голосе послышалась обида. Я резко повернулся к девушке, собираясь объяснить, все мол, тип-топ, не извольте беспокоиться, графиня, не растаю, в общем, вали на стоянку, а я как-нибудь сам, потихоньку доплыву – и наши взгляды встретились. Тону, люди! Какой, к черту, дождь? В ее глазах тону! Какие там бездонные омуты, синие озера, о которых так любят писать поэты? Водоворот! Ты можешь барахтаться, кричать или спешно сводить дебет добрых дел с кредитом прегрешений – а тебя несет по спирали все глубже, глубже. И давит грудь, и мысли в голове скачут, как блохи, и кишки завязываются в клубок, и ты понимаешь, что спасения не будет. Крутит водоворот, затягивает все глубже, глубже, вот уже ничего не видать, кроме темной сини. Да зачем тебе кусаться, милая? Ты только взгляни - я пиво в раковину вылью, начальнику в морду плюну, продам ненаглядный свой комп и куплю тебе цветы, только посмотри еще раз так! Да что там комп, я себя по кускам продам, только взгляд не отрывай. Не знаю, как удержался перед ней на колени не упасть прямо на этих грубых, под старину, плитках, как не возопил я – «Ты моя! Я тебя всю жизнь искал!». Наверное, не романтик я. А руки у нее горячие – горячие! Она свою кисть на мою положила, прижалась так доверчиво… Идем, а у меня сердце «Марш Турецкого» отбивает. Хоть бы этот парк проклятый не кончался! Голова сама собой поворачивается к той, что рядом, глаза аж из орбит лезут – только б еще раз в сладкий водоворот угодить. Ну, ветер этим и воспользовался. Вместо того, чтобы зонтик крепко держать, я все на незнакомку мою милую таращился, да язык, к небу приплиший, оторвать пытался… Вот и прошляпил зонтик. Вырвал его ветер, и унес в темноту. А я, как дурак…с чистой шеей… «Бежим!» - кричу. Руку не отпускаю, волоку ее прямо по лужам, как буксир с перегретым котлом – порожнюю баржу. А потом и вовсе – на руки подхватил. Лужи глубокие, по щиколотку будут. Ничего, не схлопотал по наглой и небритой… лицу. Пришел в себя уже у подъезда, тащу ее, не слушая, что-то бормочу, мол, насушу, обкормлю и отпущу. Вру я все, милая, ты уж не сердись. Никуда я тебя не пущу, а уйдешь – хвостиком за тобой пойду, по сторонам зыркая угрюмо – не собирается ли кто ненаглядную мою обидеть? Ра-зор-ву! Грррр! Это не я рычу, это Алмаз о себе напоминает. Замок на двери щелкнул, стоим в моей прихожей, вода с нас в три ручья, а руки так и застыли – не разжать. Но изнасиловал себя, отпустил драгоценную ношу. Ты чего плачешь? Дождь? А глаза почему покраснели? Ах, а я то думал, что все это в мыслях держал… То-то раз показалось, что кричу… Да не вру я, милая, не обучен. Ты мне в глаза смотри, они не обманут. А потом мы пили. Она – чай, я пиво, то самое, которое клялся вылить в раковину. Разговор прыгал с пятого на десятое, потому, что часто засматриваясь, я переставал слушать. Наконец, под влиянием зеленого змия, я слегка расслабился и смог вести диалог более – менее осмысленно. - Я тебе представлю мою семью. Брови Нади взлетели вверх. Я не сказал вам, что мы познакомились? Так вот, ее зовут Надя, двадцать шесть лет, хирург – пластик. Больше она ничего о себе не говорила. - Две женщины, – тут уместна небольшая пауза. Я смотрел, как румянец покрывает ее щеки. - … Марта, вон видишь, плед шевелится? Это она. Когда меня нет, она всегда там спит. И Белка. Белка-аа, кис-кис, где ты, зараза? - Мяу! - Ага, вот она. С Алмазом ты уже знакома. Не думайте, что я забыл про пса. Наши с ним разборки выразились в огромной порции индейки. Целовать собаку на глазах у Нади я постеснялся. Теперь Алмаз пытался переварить съеденное, развалившись на полу. Лежал он на боку – попытка перекатиться на живот могла привести к тому, что лапы висели бы в воздухе. Временами он выходил из блаженной полудремы, и прислушивался к разговору. Тогда Надя трепала его по голове, и он блаженно замирал вновь. - Ты его балуешь. – Она кивнула на миску с остатками собачьего пиршества. - Конечно. Это же мой талисман. – Я улыбнулся в ответ. - Он забавный. Слушай, а почему ты его подобрал? Почему не завел породистую? - Ну,… ответ на первый вопрос – стало жалко. Его сбила машина. А что касается породы… были эрдель, сенбернар, доберман. По правде говоря, мне плевать на породу. Главное, чтобы было, о ком заботиться. Знаешь, в детстве я мечтал об овчарке, но досталась мне дворняга. Ее звали Катя. Черно-белая, тело таксы и голова лайки. Она была маленькая, - показал я над столом, - вот такая. Она очень меня любила. Очень. Даже, когда ощенилась, она мне щенков в руки давала, не рычала, только смотрела жалобно. Больше такой не будет. А я ее бросил. Были напряги тогда с деньгами, а щенки подросли, надо кормить. Я собрал всех – и щенков, и Катю в коробку, увез далеко и оставил на какой-то автобазе. Уже больше двадцати лет прошло, но я не могу вспоминать спокойно. Каждый раз становится очень стыдно. И больно – потому, что ничего нельзя изменить. Надя серьезно посмотрела мне в глаза. - И теперь ты своим отношением к собакам как бы просишь прощения? Все пытаешься унять эту боль? Черт! В двух коротких фразах она выразила всю гамму чувств, накативших тогда при виде умирающей собаки. Я вздохнул. - Ну, что-то типа этого. Знаешь, Надь, я понимаю, так сплошь и рядом говорят, но, по-моему, я тебя уже тысячу лет знаю. - Три. – Надя опустила глаза. – Три года, Лягушонок. А ты меня не узнал. Дай бук. JI9ruIIIoHoK – ник моего перса в Линейке. Здоровый зеленый орк, поперек себя шире, с отвратной физиономией в боевой раскраске. Вот уже четвертый год эта орясина портит своим видом великолепные пейзажи игрового мира на серве «Аntares». Я поперхнулся пивом. Надя сноровисто отстучала на клавиатуре короткую фразу логина, затем, чуть помедлив, еще одну, и повернула монитором ко мне. - Neidа. Так это…ты?! На мониторе синекожая красавица в весьма условном наряде торжествующим жестом выбросила руку вверх. Темная эльфийка, Нейда, подружка и соратница, бессменная моя напарница в игре. Всесильные админы, ущипните меня! Это слишком хорошо, чтобы быть правдой! Наши отношения описать довольно сложно. Все началось с банального «Привет. Помоги прокачать перса, плс». Помог. Разговорились. Начали встречаться в виртуальном пространстве. Вступили в один клан. Ссорились. Разбегались, но спустя какое-то время вновь возобновляли переписку. Мне нравились наши онлайн – свидания. Нейда была всегда веселой, неглупой и очень доброй. Я частенько обещал приехать, благо жила она в пригороде – и не приезжал, каждый раз находя причины. Да и побаивался, что реальность разрушит придуманный мной образ подружки. Никогда не верил в счастливые love-story, перекочевавшие из Сети в реал. С минуту я глупо таращился в экран, затем смущенно огрызнулся. - И как бы я тебя узнал? На той фотке, что ты прислала, все не в фокусе, и темные очки на пол-лица. Но как ты тут оказалась? Надя опустила глаза, смущенно скребнула коготками по не очень чистому пластику стола. А когда наши взгляды снова встретились, слова вдруг стали не нужны. Все тонет в сиренево-золотистом тумане. Как во сне, тянусь к ней. Спрятала лицо в ладонях, а плечи вздрагивают. Дуреха, открой лицо. Все неправильно. Это я должен первым сказать тебе, я! Это я должен был искать, найти и признаться. Это я должен был гадать – а вдруг ты не одна? -Как ты нашла меня? – шепчу тихонько. - На твоей фотке, на заднем плане – памятник в парке. Ты писал, что собачник, значит, точно будешь гулять в парке с собакой. И тебя будут знать другие, кто туда постоянно ходит. А железный Феликс только в одном парке и стоит, я гуглила, все просто. Приехала, ждала кого-нибудь с собакой, а тут – дождь. Ну, я и забежала в «Огонь и лед». А когда тебя увидела, растерялась, как дура. Отвернулась, застеснялась подойти… Ее губы сладкие и горячие. Едва касаюсь их, стараюсь продлить предвкушение поцелуя. Кружится голова. Зарываюсь в ее волосы, пропускаю сквозь пальцы слегка вьющиеся смоляные пряди. Алмаз приоткрыл один глаз, и одобрительно смотрит на нас. «Ну, наконец-то» - это слышу только я. Любители «клубнички», умрите! В ту ночь она спала на диване, а я – на тощем матрасе, на полу в коридоре. Хорошо, хоть Алмаз пришел, и пристроился рядом. Спать на керамограните мало того, что жестко, еще и холодно. Через неделю Надя переехала ко мне, через месяц мы поженились. С тех пор минуло уже пять лет. Они пролетели как миг, и вот уже наш сын рассказывает Алмазу о своих проказах в садике, а в колыбели спит дочка. Ей восемь месяцев. После вторых родов Надя стала еще красивее, хотя раньше казалось – куда уж дальше? Все настолько хорошо, что впору поплевать через плечо. Тут бы и закончить рассказ на пасторальной ноте… По субботам мы обычно ходим в луна-парк. Денис от него просто в восторге, и даже капризуля Оленька хныкает меньше, вовсю тараща глазенки на светящиеся вывески аттракционов. Так было и в этот раз. Мы уже собирались уходить, когда в людской многоголосице сзади нас прозвучал тонкий голос. - Подайте, Христа ради. Надя потянула меня за рукав. Она у нас добрая душа, настоящее сокровище для побирушек. Имеются ввиду профессиональные нищие, которых будто магнитом тянет в людные скопища. Я поморщился, но обернулся, дабы не вызвать нареканий в душевной черствости. Ну, не люблю я нищих! По мне, у попрошайничества и проституции есть что-то общее. Но жрицы любви хотя бы доставляют удовольствие клиенту, а нищие…. Вот только не надо упрекать меня в бездушии! Те, кто действительно нуждаются в помощи, редко появляются на улицах. Одним не дает просить милостыню гордость, а тех, кто все же смог переступить через себя и протянуть за подаянием руку, гоняют с места на место профессионалы. Одутловатые кругломордые «калеки» истово крестятся, трясут справками, выставляют напоказ накладные язвы. Их руки часто вымазаны грязью, чтобы под ней не так бросалась в глаза гладкая белая кожа. Я видел, как вечерами у таких «калек» отрастают руки-ноги, и страшные язвы рассасываются без следа. Я видел, на каких машинах они ездят. Но больше всего я ненавижу, когда милостыню просят дети. Ход беспроигрышный – отказать ребенку неизмеримо сложнее. Умом понимаешь, что все это лишь хорошо отлаженный спектакль, а все равно – подаешь, и, отвернувшись, спешишь поскорее уйти. Потому, что стыдно. За них. Я обернулся, и увидел, что в данной ситуации неправ. Девочка в инвалидной коляске вызывала ужас. Выражение «кожа да кости» здесь сошло бы за изысканный комплимент. Видели фотографии детей – узников нацистских концлагерей? Так вот, это самое близкое описание. Если б ребенок встал с коляски и повернулся, лоскут с номером на спине не вызвал бы удивления. Но встать она не могла. Я имею виду, действительно не могла. Не было у нее ног. - Подайте, Христа ради. – Скелетик в линялом платье опустил глаза. Почему-то она обращалась именно к нам. Рядом охнула Надя. Трясущимися пальцами я полез было за бумажником, но затем передумал, и, ухватив коляску за колеса, вытащил из людской струи. Девочка задрожала. - Не бойся, я не обижу, - поспешил сказать я, а у самого голос противно вздрогнул. Не увидел бы сам – никогда бы не поверил, что в наше время возможно такое. Есть же соцслубы, пенсии, интернаты, наконец. Не до жиру, конечно, но все же… Надя приволокла здоровенный гамбургер, и протянула девочке. Не успела та схватить его каким-то совершенно звериным движением, как я выбил еду из рук жены. - С ума сошла? – зашипел я, - куда ей твердое? Врач хренов! Ей бы бульона… Вы видели, чтобы в луна-парке продавали суп? Конфеты, шашлык, бутерброды – все, что угодно, только не суп. Но, сунув мне в руки Оленьку, Надя быстро убежала, и вернулась с булкой и пакетом горячего молока. - В микроволновке погрела, у торгашей. Умница. О чем я ей и сказал. Знаете, что самое интересное? Народу вокруг – валом, но рядом с нами остановились всего двое. Сокрушенно поцокали языками, и, кинув в подол девочке деньги, облегченно удалились. Доброе дело делано, совесть чиста. Суки. А как тогда назвать тех, кто вовсе прошел мимо? Кто не увидел – ладно, но видели-то десятки! Странная слепота овладевает нами. Носим бездомным кошкам в мисочках объедки, опускаем купюру в ящик с надписью «Помогите детям» - и в упор не хотим видеть умирающего от голода ребенка. Это не где-то там, это же здесь, рядом! Это происходит у наших дверей! Что с нами, люди?! Девочка старалась не спешить, стеснялась, когда струйка молока проливалась на подол, пыталась улыбнуться жалкой извиняющейся улыбкой. Когда молока осталось чуть меньше половины, я отобрал пакет. - Не спеши, а то вырвет. Она кивнула. -Я знаю. Спасибо. Денис с некоторой опаской приблизился, и застенчиво протянул ей недососаную «чупа-чупс». Я почувствовал, на как глаза наворачиваются слезы гордости. Правильный пацан растет. Девочка вдруг заплакала. Горько, навзрыд. Вот тут я пас. Не умею, не подбираются правильные слова. Зато Надюша в этом плане незаменима. Описывать произошедшее долго, постараюсь покороче. Мы посадили девочку в машину, и отвезли к ней домой, в частный сектор. Попутно выяснили, что зовут ее Вероникой, девятнадцать лет, - тут я пристыжено хмыкнул. На вид я дал бы четырнадцать - пятнадцать. Она замужем за таким же инвалидом, одноруким парнем. Мужа звать Жора, он хороший, непьющий, очень любит жену. Два месяца назад его сбила машина, сейчас он лежит в коме в клинике. Пенсия его и Вероники уходит на лечение, но, как обычно, не хватает. Оставшись одна, Вероника пыталась подработать. Ну, знаете, «клейка конвертов, обработка корреспонденции на дому, и т.п.». Отработала месяц, зарплаты не увидела. После третьего письма ее работодатель перестал отвечать. Кинули деваху. Пыталась устроиться надомницей еще в два места – та же история. В общем, муж в коме, денег на лечение нет, и холодильник давно отключен, за ненадобностью. Мы его подключили, набили продуктами, и уже собрались было уезжать, когда Алмаз тявкнул, просясь на руки. - Вадька – грустно сказал он, и я насторожился. Что-то странное было в его тоне. - Вадька, я останусь с ней. Вам я больше не нужен. У вас все хорошо. За все приходится платить, рано или поздно. Не мелькнуло даже мысли увезти собаку силком, только горло сжали спазмы. Я смотрел в круглые коричневые глаза и изо всех сил стискивал зубы, чтобы не заплакать в голос. - Так надо, Вадька. Ты же и сам все понимаешь. Не грусти. Понимаю, молчаливо согласился я. Я все понимаю, только не понимаю, почему так больно в груди. - Не грусти, Вадька. Сейчас я нужнее ей. А с тобой мы еще увидимся…, наверное. - Кто ты? – прежде чем расстаться, я почувствовал, что теперь могу задать этот вопрос. «Кто ты?» - повторил я тихо, глядя ему в глаза. Показалось ли, или, и правда, в них мелькнуло отражение собачьей головы, белой, с крупными черными пятнами. - Я давно простила тебя, Вадька. Когда любишь – учишься прощать. Не казни себя. Почему так расплывается все вокруг? Нет, Надюш, я не плачу, ты что? Просто, взгрустнулось. Жена не сказала ни слова, когда я передал Алмаза Веронике, и она тоже приняла это как должное. Только губы девушки шевельнулись, произнося чуть слышное «спасибо». Вот, наверное, и все. Заехав на следующий день к Веронике, мы узнали, что Жора вышел из комы и выздоравливает. С тех пор дня прошло уже много лет. У нас по-прежнему все хорошо, только в коридоре топочет уже не Денис, и не Ольга. Пришло время внуков. Точнее, пока одного. Его зовут Александром. Толстощекий семилетний крепыш, упрямый, как его отец. Я выглянул в коридор, и увидел на полу грязные следы – свиненок даже не удосужился снять кроссовки. Ребристые отпечатки вели в детскую. Я распахнул дверь, ворча, и осекся. Сашка глядел на меня умоляющим взглядом, прижимая к груди щенка. Смешного, встрепанного, очень грязного. Этот собачий недоросль обстоятельно вылизывал Сашке подбородок, а когда повернул голову, я встретился с взглядом чуть печальных коричневых глаз. На шее у щенка что-то блестело.

да я тут выложу через пару -тройку дней)

я могу выложить хеппи-эндовую концовку, самому жаль героев. Кто "за " ставим плюсик, напишу)

Закован бронью вороненых лат Усталый рыцарь тяжело ступает И эхо гулким стуком отлетает От стен, домов, брусчатки, древних врат. Он часовой, он охраняет город Один, оставшийся в живых боец Над город кружащий черный ворон Принес ему знак почести -венец... ...терновых листьев. Поздняя награда. И терпка, и горька, как старый эль И дряхлый воин в проржавевших латах Вдруг уронил на камни самострел. Могильное молчанье над землею Пустых глазниц укор, и скрип петель И молодой побег вьюнка, и розы На древних стенах - пышная сирень И жизнь, и смерть смешались в этом месте И, падая, вдруг вскрикнул рыцарь "Здесь!" И черный ворон хриплым "Кар -рр" честь отдал Последнему, оставшемуся днесь.

Спасибо, что читаешь. Но хеппи-энда не будет, я писал выше - теряется смысл рассказа.

Ну, вот и все. Кто осилит с начала до конца -жду реакции)

Солдаты принесли тяжелые, установили наскоро сколоченный деревянный помост. Тело Эша выпрями, перенесли на жесткие доски, обмыли лицо. Кальт поднял меч, уложил павшему на грудь, прикрыл рукоять скрещенными руками. Шаман что-то повелительно крикнул своим, и два угрюмых орка приволоки огромные вязанки хвороста. Мокрое дерево лоснилось от воды и неуместно ярко блестело, отражая свет горящего в руке Кальта факела. Пропитанный водой хворост никак не хотел разгораться, и Верховный вопросительно взглянул на Кальта, подняв посох. Поколебавшись, тот кивнул. Посох шамана раскалился изнутри, зардел оранжево-малиновым светом раскаленного металла. С коца его сорвалась огненная змейка, побежала по траве, оконтуряя сложенный хворост, и, зашипев, нырнула по него. Вспыхнуло – горячо, дымно, бурно. Верховный подал знак Готту, и опустившись на корточки, орки затянули печальный тягучий мотив. Кальт повелительно протянул руку, и Гидеон вложил в нее последнее письмо Эша. Кальт смял его, и бросил в неистовое пламя. Пружина, начавшая сжиматься в нем в момент смерти сына, наконец пришла в движение. Кальт почти с облегчением почувствовал, как поднимается внутри темная волна бешенства. - Дети говоришь? – зарычал он, и выдернул из ножен оторопевшего Ирда меч. Готт ничего не успел понять, только ощутил короткое прикосновение металла к шее. Чисто срубленная голова орка откатила прямо в погребальный костер. Старый шаман пережил его ненадолго. Кальт выдернул меч из груди орка, и бешеным взглядом мазнул по лицу заместителя. - Что стал? – в голосе Лидера не осталось ничего человеческого. – Вперед! Империя! - Аааа-ааа! – отозвалось войско. "Оглушитель" зашелся частой гулкой дробью.Громкие щелчки тетив стрелометов совпали со змеиным шипением огненных ручейков, рванувшихся навстречу людям, и земля вздрогнула, когда два моря - серебристое и черно-зеленое сошлись, взорвавшись кровавым прибоем. Амулет в руках Кальта хрустнул, сломавшись пополам. Голубоватый купол неуязвимости продержался под бешеными ударами орков ровно столько, сколько потребовалось передовым отрядам, чтобы добежать и прикрыть Лидера собой. Власть – не делят! Власть никогда не была порядочной и справедливой. Любовь, верность, честь - сказки для прекраснодушных идиотов. Жизнь одного человека ничто для Империи, даже если это твой ребенок. Империи – быть! *** В году 875 от воцарения Шунаймана, в битве за Кетру войска орков потерпели сокрушительное поражение. Не обученная строю, не знающая военной тактики, их армия была разбита хорошо вымуштрованными отрядами Империи. Немногочисленных пленных обратили в рабство. Годдарт пал, и Империя получила вожделенный проход к северным землям. Всего через двадцать лет орки как раса были истреблены полностью. За ними настал черед эльфов и гномов. Темные ушли под землю, в катакомбы, и их следы затерялись во мраке подземелий. Однажды ночью тихо исчезли камаэли, не оставив после себя ни единого намека на след. Империя росла, и вскоре подмяла под себя весь материк, но это стало также и началом ее заката. Со смертью императора Кальта гигантская держава развалилась на три враждующие группировки. В ожесточенной междоусобице они истребили друг друга, и лишь одиночкам удалось выжить. Поля заросли сорняками, истлели и рассыпались в прах фермы. Время стерло почти все следы человека в этом мире, лишь великолепные, построенные на тысячелетия города стоят пустые, как памятник человеческой глупости. Мир уснул в ожидании новых живых, и новых героев. Но говорят, в туманной холмистой Кетре есть место, где валяется полусъеденный ржавчиной и временем меч, и растет трава-острец необычного темно-красного цвета. В каждую первую ночь молодой луны там до рассвета горит орочий поминальный костер, и когда редкие путники видят, как высоко в небо возносятся золотистые искры, в их сердцах снова рождается надежда.

Прогремел гром. Все задрали головы, и увидели, как скоротечная весенняя гроза затягивает облаками небо. Готт перевернул человека лицом вверх, примостил его голову к себе на колени. На лице Эша не было ни тени страдания – яд убил боль. Таким и запомнил его Готт – спокойным и добрым, с едва заметной иронической усмешкой в уголках губ. Почти одновременно Кальт и шаман подошли к воинам. Небеса еще раз предупреждающе громыхнули, и раскололись. Хлынул дождь. Тяжелые крупные капли по земле, по оркам и людям, застывшим в молчании, и Кальт был рад, что дождевые струи бьют по лицу, смывая слезы. Лидер должен уметь держать удар. А в голове было пусто, и никакие слова не шли на ум. Все ушло куда то в пустоту, в глухую сосущую боль. «Сын». – Только и смогли вытолкнуть помертвевшие губы. Все стало безразличным. - Готовьте костер. – Приказал Лидеродними губами, и почувствовал прикосновение к плечу. Гидеон, сотник железноголовых, протянул на раскрытой ладони тугой бумажный сверток. - Лидер, - старый вояка плакал, не скрываясь. Эш был его другом. – Лидер… Эш… ваш сын просил передать это сразу после поединка. Кальт развернул записку, но проклятый дождь туманил глаза. «Читай ты» - едва слышно попросил он, и не узнал собственного голоса. Отец. Я знаю, как ты хотел мной гордиться, и не твоя вина, что я не гожусь на роль Лидера. Когда ты упомянул о бескровной победе, я сразу понял, что ты имеешь ввиду. Но- нет, отец. Так уж вышло, что я полюбил орку. Вначале это было чем угодно – капризом, шуткой, только не серьезным чувством. Но потом все изменилось. Я начал узнавать этот народ, и чем больше - тем больше мне становилось стыдно за прежнее к ним отношение. Я понял, отчего мы так не любим зеленокожих. То, о чем люди мечтают, и ценят, как великий дар: самоотверженность, честь, великую любовь – у них норма. Они как зеркала – отражабт нас такими, какими мы хотели бы стать. И мы, не в силах видеть живой упрек – «Смотри, ты мог быть таким!» - бьем зеркала. Куда проще повесить ярлык глупости на честность, и заставить поверить в это остальных. Кстати, знаешь, что до появления человека, этот мир не знал войн? Знаешь, что в наших библиотеках нет НИ ОДНОЙ подлинной книги старших рас? Фальшивки, созданные нашими «светочами» науки, цель которых не менялась со времен Шунаймана – убедить людей в их исключительности. Орки не заслуживают ни презрения, ни рабства. Это раса с богатейшей культурой и традициями. И в их языке нет слова «зависть». Нет, конечно, они не ангелы во плоти, но все же…отец, хоть раз послушай меня! Прекрати это безумие. Я не в силах изменить ничего, но ты - ты Лидер гигантской Империи, ты – можешь. Ты часто называл их тупицами, а я – детьми. Отец, не убивай детей! Ты оставил два пути: предать Устав и с позором уйти из клана, или предать собственную клятву, данную орку. Я выберу третий. Может, и правда, я ренегат, безнадежный романтик, помешанный на чести. Может и правда, людям и тлько людям суждено жить в этом мире и стать его будущим. Но я не хочу быть частью такого будущего. Прости.

Орк неверяще протянул руку и коснулся плеча человека. - Ты?! *** Кальт попятил лошадь и поравнялся с сопровождающими. Заместитель, едва шевеля губами, спросил: «Он даже не лучший. Зачем ты послал на смерть сына, Лидер?» - Дурень. – Так же тихо ответил Кальт. – Грози ему хоть что нибудь, Эш сидел бы сейчас в Гиране. По их вере, у орков один предок – Паагрио. Следовательно, все орки – братья. Убить брата… - он пожевал губами, подыскивая нужное слово, - непростительное, чудовищное злодеяние, gaarassault, Смертный Грех. На другой чаше весов – остальные, но это не отменяет тяжести убийства. Орк будет растерян, смущен, не будет знать, что делать. Это нам на руку. Кальт едва заметно улыбнулся. Хороший воин Ирд, исполнительный и верный, но чересчур уж прямодушный. Не быть ему Лидером. Ничего, Эш перебесится и возьмется за ум. В конце концов все, что сейчас делается – для него. Любовь – она ведь разная бывает. Кто-то балует и потакает дитяте, а кто–то закаляет с молодых ногтей. Будущий Лидер должен уметь держать удары. Кальт легонько вздохнул своим мыслям. - Лидер, а если б орк не отказался от выбора воина? – тихонько, боясь гнева Лидера, спросил вестовой. Вопреки его опасениям Кальт не выказал ни тени недовольства, лишь шевельнул рукой, давая знак – замолчи. К ним шел Эш. Он приблизился, и вытянул из ножен Кальта его меч. - Честная сталь. – С нажимом сказал он, пристально глядя отцу в глаза. – Мой меч не годится. Он взмахнул оружием несколько раз, кивнул, удовлетворенный балансом, и вернулся к орку. Кальт почувствовал гордость. Все хорошо, все, как и планировалось. - Вот тебе и ответ. – Он небрежно потрепал вестового по щеке. – Человек не настолько важен. Важен меч. Кальт, казалось, кожей чувствовал, как поворачиваются тугие шестеренки в мозгах спутников в поисках верного ответа. - Но ведь магия… запрещена? – наконец, предположил Ирд. - А магии в нем никакой и нет – меланхолично произнес Кальт. Внутри него все пело. Если даже ближайшие соратники, люди, не могут понять замысла, то что говорить об орках? - Нет в нем магии, - повторил Кальт, скалясь. – Законы Вызова священны – честная сталь, и все такое. Но, понимаешь, вчера пришла мне в голову фантазия самому разделать каракатицу, что на ужин подавали. Мечом. А почистить забыл. Полувосхищенный –полунегодующий вздох приятно польстил самолюбию Лидера. Он еще умолчал, что парализующим токсином были обработаны все три клинка: и его, и вестового, и заместителя. Сын мог выбрать любой из мечей. А теперь – теперь хватит одной царапины, и яд примерно за минуту заморозит орку все нервные окончания, парализует мышцы. Более чем достаточно для чистой победы. *** - Эш! – Орк бессмысленно топтался на месте. – Как же так? Как так, брат? Почему – ты? Человек обхватил его голову, прижался лбом. - Так уж вышло, брат. – Горло сжали спазмы. – Но я знаю, что делать. Ты, главное, бейся в полную силу, и положись на меня. Эш легонько оттолкнул орка, и поднял меч. - Верь мне. Бойцы разошлись, и сошлись вновь. Блеснула сталь. Готт ударил неловко, вполовину доступной скорости, слишком слабо. Человек без труда отвел кастет в сторону, и сильно ткнул орка в живот рукоятью, отбросил назад. - Дерись. Ага, проняло. Орк коротко и зло рыкнул, и повел атаку. Кастеты размазались в два блестящих полукружья, тонко заныл рассеченный воздух. Кланг-клак-клак. «Давай брат, держи темп». Без щита Эш чувствовал себя голым. Он медленно отступал, только обороняясь, а затем, уловив просвет в защите, ударил широким классическим синистром. Орк вскинул руки и поймал клинок скрещенными лезвиями кастетов. Меч Эша слегка спружинил, и отскочил от защиты. «Хорошо» - подумал он, запуская удар по широкой дуге слева. Быстрая кварта, отскок, полупируэт. Кастет орка свистнул рядом с глазами, и тут же – сверху вниз, косым скользящим ударом, способным вскрыть грудную клетку. Эш ушел перекатом назад, вскочил на ноги. «Давай брат, доверься рефлексам». Меч оплел человека, казалось, со всех сторон, и он прыгнул прямо на блестящие жала кастетов. Квинта, переход в нижнюю позицию, декстер – и без перехода, без опоры на правую ногу снова синистр, основанием лезвия. Готт парировал удар, но не как раньше, а встречным ударом снизу вверх, и одновременно ударил второй рукой в открытый живот. Отбитый меч Эша пошел обратно, и врезался в плечо. Никто не мог бы сказать, что сделано это нарочно. Рана в животе не была смертельной, так, длинная царапина. Лезвие лишь прошло вскользь. Эш понял, что орк в последнее мгновение остановил руку, и невесело улыбнулся. «Лягушонок, у тебя ж все на лице написано… Не орку состязаться в подлости с человеком». Эш отскочил назад, разорвал дистанцию. Из раны на плече обильно текла кровь. Орк опустил руки. Войско с обеих сторон взорвалось криками поддержки. Кальт едва сдержал крик, когда сын ранил себя в плечо собственным мечом. «Нельзя. Ни единым жестом нельзя выдать отчаяние, ни единым звуком. Лидер должен уметь держать удар. Противоядие в голенище сапога. Оно спасет, если не станет слишком поздно. Великая Эйнхасад, молю тебя!» Ирд вздрогнул, глядя, как по совершенно безучастному лицу Лидера катятся слезы. Кальт словно окаменел в седле, напружиненный до отказа. Эш вначале не понял, отчего рана в плече перестала ощущаться. Он сосредоточился на защите, заставив Готта кружиться вокруг, в надежде найти брешь. А потом, когда леденящий холод пополз от плеча вниз – Эш прозрел, и улыбнулся – горько и торжествующе. Рука стремительно немела, и холодные уже пальцы едва удерживали рукоять меча. Воин перехватил его левой рукой, и бросился вперед. Правая болталась безвольной тряпкой. Меч скользнул между кастетами за мгновение до того, как они сошлись в блоке. Лезвие вошло глубоко в землю совсем рядом с ногой орка, Эш просунулся вперед. На этот раз Готт уже не успел сдержать удара. Боли Эш не почувствовал, только что-то почти неосязаемое скользнуло сверху вниз по плечам и груди, и тут же убралось. Готт отступил назад, и окровавленные кастеты выпали из его рук. - Не… красиво… - немеющим языком произнес Эш. В глубокой V- образной ране на груди человека показалась серая пенистая масса легких. - Все… что мог… бра… На большее сил уже не хватило. Ноги человека подогнулись, и он упал лицом вниз. Земля под ним быстро набухла кармином.

Орки дряхлеют очень медленно. Полная опасностей кочевая жизнь не любит слабых. Даже старики у них подвижны и ясноглазы. А этот был дряхлым. Он шел осторожно, мелкими шажками, то и дело останавливаясь, и посох Верховного в морщинистых руках казался не символом власти, а простой палкой, поддерживающей изможденное тело. Кальт с удивлением поймал себя на мысли, что жалеет старика. - Здоровья и славы, Верховный. – первым поприветствовал он. - С Детьми Огня слава всегда. – И голос у орка был под стать внешности – дребезжащий, тихий. – А чего ищешь здесь ты, хуман? Кальт дернул плечом: «То же, что и все. Богатства и власти. Слава… ее можешь оставить себя, слишком недолговечна. Посмотри, шаман». Он стал рядом с орком, повернувшись лицом к своим: «Что станет со славой твоего народа, когда «Оглушитель» пробьет три удара? Да, я вижу, вы подготовились хорошо. Но – недостаточно. Твои воины привыкли драться поодиночке, твои доспехи, даже новые несравнимы с человеческими. И самое главное – у вас нет опыта войны такой армией, нет тактики. Орк слушал, не пытаясь вставить слово. Кальт сделал паузу. Орк ждал. - Смиритесь с неизбежным, старик. Вы – прошлое этого мира, мы - будущее. Присоединяйтесь, и вам найдется в нем место. Орк улыбнулся печально улыбкой. - Я ждал этих слов , хуман. Нет. Дети Огня не служили никому и никогда. Если время пришло – мы умрем, но свободными, и на своей земле. Посмотри теперь ты, хуман – здесь все. Верховный повел руку по широкой дуге. - Не только воины, но и женщины, и старики и дети. Все племена всех, кого мы успели известить. Если даже немощные отозвались на призыв Кетра – как можно принять твое предложение, властолюбец? О ком будут петь дети, которых ты предлагаешь сделать вашими рабами? Кальт едва заметно поморщился. - Красиво и романтично, аж слеза прошибает. А ты подумал, Верховный, что после этой битвы петь станет некому? – голос его поднялся. - Да, я потеряю многих. Но ты – всех! В том числе и женщин, и стариков, и даже детей, которых ты так красиво приговорил сейчас к смерти. Думаешь, я смогу остановить озверевших от потерь людей? -Кальт помолчал, успокаивая дыхание. «Да». – Нехотя признал он. - «Мы заплатим дорого. Н я хочу сохранить своих бойцов, впрочем, как и ты, полагаю. А заодно – женщин, детей и стариков. Покориться вы не желаете, а мне нужен проход и город». Старик погрозил ему кривым пальцем. - О, теперь я вижу, к чему ты клонишь, хуман. – Он тихонько засмеялся. – Но, скажи мне, неужели родился человек, способный один на один справиться с орком? Кальт несколько раз сложил ладони, изображая аплодисменты. - Ты мудр, Верховный. Да – это как ответ на твой вопрос. – Лидер помолчал, и по лицу его пробежала тень нерешительности. – А, ладно. Я окажу вам услугу – позволю выбрать любого воина, который будет биться с твоим. Но – никаких трех схваток. Один бой. Победитель получит проход. Проиграем – десять лет никто из людей и близко не подойдет к Кетре. И ты сохранишь своих. Верховный отрицательно покачал головой. - Вызов священен. Честная сталь. Лучший против лучшего. Я не могу знать твоих бойцов, поэтому поединщика назначишь ты сам. Мне непонятно только одно – зачем тебе Вызов? Ведь орк победит. На мгновение тщательно скрываемое раздражение пробило маску невозмутимости, но Кальт тут же взял себя в руки. - Победит мой боец - получу проход даром. А проиграет… что ж, я все равно останусь при своем, и сохраню войско. Все просто, старик. Тот невесело хмыкнул, и кивнул: « Хорошо. Ты получишь Вызов». Уже не скрывая удовлетворения, Кальт слегка поклонился, но шаман еще не закончил. – Не думай, что кто-то из нас заблуждается относительно исхода битвы, случись ей быть. Умереть готовы все. Но я один – и ты мне это напомнил – не могу обречь всех, не дав шанса выжить. *** Два воина шли навстречу друг другу по узкой полосе земли меж двух армий. Человек был облачен в тяжелый панцирь, поножи и шлем с забралом, полностью закрывающим лицо. Круглый щит он нес за спиной. Большая огненно-рыжая птица нервно переминалась на левом плече воина. Голову ее прикрывал специальный клобук. На орке, за исключением повязки на бедрах, не было ничего, лишь в руках тускло отсвечивали серпообразные лезвия кастетов. Двое сошлись. Человек не торопясь отстегнул пояс с непривычно широкими черными ножнами, отбросил в сторону. Орк вздрогнул. - Честный бой! – Объявил Кальт, стоя со свитой в десятке шагов от бойцов. - Честное железо! Никаких доспехов, никакой магии. – Вторил ему шаман. Человек медленно стянул шлем и снял с плеча феникса. Немного постоял, прижавшись губами к пушистым перьям, расстегнул цепочку клобука и подбросил птицу вверх. «Лети!» Снял щит, нагрудник, расшнуровал поножи, сложил все аккуратной горкой, и лишь после этого поднял глаза на соперника. - Ну, здравствуй, брат .

Спасибо всем, люди. ( шмыгает носом, расчувствовался). Все, что я выкладываю под своим ником - пишу сам. Плагиат - дело некрасивое, я так считаю.)

Я не был на ТВ, где клан на клан Идет, чтоб отстоять свои владенья Иль захватить чужие, или вновь Взвалить на плечи бремя пораженья Там вспышки магии красивы и легки И баф приста воздушен, нежен, светел Не трет разгрузка, ноги не в крови Живые там - за мертвых не в ответе. Там можно стать сильнее всех врагов Точнуть доспехи, запастись аптекой Там нет гниющей плоти мертвецов Паленой водки, вони лазарета. Там смерти нет, есть слива миг - и в бой Там - умерев, начнешь с того же места. И не стоять тебе перед вдовой Девчонкой, за которой бегал в детстве. Мне снится иногда: я снова - ТАМ И строй ребят - знакомые все лица. И снова болью тронет старый шрам И снова до утра никак не спится. Зажгите свечи в память пацанов Ушедших - и не вышедших из боя. Им- вечный сон, им - честь, им - упокой А нам, живым, осталось только помнить. Дай всем нам Бог надежды и любви И силы - помнить тех, кого нет с нами. Детей, любимых, неба синевы И мира, где война - лишь на экране.

*** Всхолмленные просторы Кетры почти бесплодны. Никакие другие растения, кроме невысокой жесткой травы под названием «резун» там не растут. Пейзаж оживляют лишь островерхие палатки орков, да изредка – памятные столбы, отмечающие места захоронения вождей и героев зеленокожего народа. Но Кетра не уныла. В этом месте каменный хребет земли частенько выпирает из под слоя почвы, и являет взгляду путника то отдельно стоящий утес, весь усыпанный вкраплениями слюды и блестящий так, что больно смотреть, то россыпь гигантских валунов, переливающихся на солнце всеми цветами радуги – так причудливо смешаны здесь разнообразные породы камня и рудные жилы. Дорог в Кетре нет – слишком сложный рельеф. Узкие тропы, пробитые орками, почти тотчас зарастают травой. В этих условиях ни о какой скрытности не может и речи, поэтому человеческая армия двигалась спокойно, и не таясь, лишь выслав передовые дозоры. С высота птичьего полета продвижение войска выглядело так, будто на Кетру накатывают волны, серебристый от блестящих доспехов прилив, медлительный, но неумолимый. Чуть сзади и по сторонам этого моря колыхались, отливая ртутью, два озера- силы союзных кланов. Они не будут драться в холмах Кетры. Их цель – Годдарт. К Кальту, запалено дыша, подбежал вестовой. - Лидер, разведчики вернулись. - Зови. – Коротко распорядился тот. Пошатываясь от усталости, подошли двое. Магия Темных, дарующая временную невидимость, за очень короткое время вытягивает все силы. - Лидер – голос старшего звучал ровно, но видно было, каких усилий ему это стоит. – За той грядой – их войска в боевом порядке. Очень много. Тут все – и Кетра, и Брека, и Рагна… и еще какие-то, не разглядеть штандартов. Не меньше полусотни палаток шаманов, а дымки костров – аж за горизонт. На переднем крае – не меньше трех сотен берксерков –разрушителей. И еще, Лидер. На многоих – новые доспехи. Очень похоже на гномью работы, но ближе мы не подошли, не было времени. Разведчик умолк. Кальт, вопреки ожиданиям, остался спокоен. - Дымки за горизонт… - по обыкновению повторил он. – А, какая разница. Трубить построение! Серебряное море замедлило продвижение, а затем и вовсе остановилось. Передний край его трансформировался, разделился на аккуратные островки, меж которых заняли позиции длинные туши многозарядных стрелометов. Другое море, черно-зеленое, ощетинилось жалами пик. - Стой! Тысячи щитов ударив в землю, породили гром, такой неуместный среди весенней зелени и чистого неба. - Товсь! Тысячи мечей лязнули, укладываясь в выемки щитов. Заскрипели воротки стрелометов. Тысячи ртов приготовились заорать «Империя!» Сейчас раздастся «Марш!», и боевые барабаны зададут ритм. Десятки стрелометов выплюнут сотни стрел, и, кажущимся неторопливым шагом когорты латников вдвинутся вперед, на ходу перестраиваясь клином. Фланги загнутся крыльями, охватят бронированными клещами нестройную толпу – и начнется разгром! Так было много раз. Так будет! Недаром на хоругви железноголовых болтаются три десятка цветных лоскутов – бывших знамен побежденных кланов. Недаром, ох, недаром Кальт любит свой тяжелый легион! Кальт поднял руку. – Внимание, ждать всем. – скомандовал он барабанщику. «Тум, тум» - послушно отозвалась туго натянутая бычья кожа. Лидер легонько ткнул пятками коня, и неторопливым шагом направился в сторону орочьего строя. Двое, заместитель и вестовой составили почетный эскорт. От волнующейся массы орков отделилась одинокая фигура. Пешая, без сопровождающих. Десятка за два шагов Кальт спешился, и бросил поводья вестовому. «Ждите здесь». - Сказал он.